Поэт Лев Рубинштейн о запрете барнаульским судом экстремистского стиха "Готовьте списки!": а может, лучше - "Вари сосиски"? Или "Покажьте сиськи"?

1 февраля сайт Грани.ру публикует материал поэта и эссеиста Льва Рубинштейна, поводом для которого стало недавнее решение одного из барнаульских судов, признавшего экстремистскимопубликованное несколько лет назад в газете "Голос труда" стихотворение.

Звучащее в наши дни все чаще и чаще слово "экстремизм", как и прочие слова импортного происхождения, попав в российский оборот, обретает новую жизнь и новые, подчас самые причудливые, оттенки значений.

В советские годы экстремизма, как, скажем, проституции, в наших просторах не водилось. Слово "экстремизм" существовало лишь в плотной связке с "израильской военщиной" или с чем-нибудь еще в подобном роде. А у нас - нет.

Теперь оно есть, и с этим надо что-то делать. Ну, в смысле бороться. А как бороться с тем, значения чего ты не понимаешь. Трудно, понимаю.

Совсем недавно экстремистским оказался ни с того ни с сего лозунг "Долой самодержавие". А несколько дней тому назад в новостных лентах прошло такое сообщение:

"Железнодорожный суд Барнаула признал экстремистским стихотворение барда Александра Харчикова "Готовьте списки!", опубликованное в алтайской газете "Голос труда". Также "было установлено, что в тексте стихотворения имеются признаки возбуждения социальной вражды" и что "неоднократно повторяющийся в стихотворении рефрен "Готовьте списки, готовьте списки!" создает определенный эмоциональный настрой, который призван поколебать общественные настроения".

Сам текст, разумеется, тоже обильно цитировался в Интернете. Ну, это понятно. Как бы сказал Пушкин, "это слава". Я бы, чуть-чуть забегая вперед, добавил: заслуженная. В общем, экстремизм, как и было сказано. А я вот прямо здесь и сейчас буду за него, за мученика музы Харчикова, заступаться. Уж не знаю, как получится.

За буквы, за слова и за картинки я бы не преследовал. Это неправильно и - главное - бесперспективно. Это во-первых.

Во-вторых, всем давно уже известно, что экстремисты это те, кто требует соблюдения законов, это те, кто с неуместной в данном историческом отрезке времени настойчивостью напоминает, что Конституция страны и поведение власти не всегда пребывают в полной гармонии. А те, кто открыто призывает к нарушению или игнорированию основного закона, никакие не экстремисты. Это в какой-нибудь другой стране, одной из тех, откуда импортировано это мудреное слово, они были бы экстремистами. А здесь они лояльные граждане - опора режима.

Да и этот придурочный стихотворец - какой он особенный экстремист по сравнению с вполне легитимными и медийно обеспеченными деятелями вроде Леонтьева, Дугина или Проханова? Да чего там говорить, если и главный законодатель речевого политического этикета посылает обществу многозначительные сигналы вроде "мочения в сортире". Да каждый из нас за день столько и такого экстремизма наслушается! Хоть в машине добродушного бомбилы, хоть в очереди в кассу Сбербанка, хоть в офисной курилке, хоть в маршрутном такси. Если все речи понимать буквально, то не останется сомнений в том, что все неустанно жаждут крови.

Это экстремизм самого языка. И это очень скверно, ибо ярко свидетельствует об определенном состоянии общества. Язык, выполняющий в организме нации в том числе и функцию печени, из последних сил обезвреживает и нейтрализует накопившийся агрессивный яд, но и печень уже не справляется. И никакие законы тут не помогут. Я сам видел, как сидевшая перед телевизором пожилая и очень добрая дама реагировала на выступление какого-то двуполого вокального дуэта. Дама была с довольно высокими музыкальными и вообще эстетическими запросами, поэтому певец, своими вокальными данными, манерой исполнения и внешним обликом сильно напоминавший мучимого смертельной жаждой ишака, и певица, явно исполнявшая партию похотливой гусыни, вызывали у нее отчетливое отвращение. "Вот я человек не кровожадный, - говорила она, раздувая ноздри, - но я клянусь вам, что если бы у меня в руках оказался пулемет, я бы расстреляла их не задумываясь". Ну не экстремизм ли?

Или вот другой экстремизм. Сколько-то лет тому назад я зашел в Дом литераторов, в его так называемый "нижний буфет". Это такое место, где по традиции поправляют свое резко пошатнувшееся здоровье разные инженеры человеческих душ. За соседним столом сидели трое таких инженеров. Один из них уютно спал, подстелив под небритую щеку бутерброд со шпротным паштетом. Оставшиеся двое вели оживленную беседу.

Из их громокипящих речей можно было понять, что их объединяет горячая любовь к поруганной Державе и священная ненависть к ее разнообразным врагам - явным и тайным. Понятно, что особая страсть была направлена в сторону "тайных". Они, ясное дело, куда страшнее явных, уже хотя бы потому, что никаким образом не определимы ни на цвет, ни на вкус, ни на ощупь, ни на запах - вроде как радиация.

Тот, что помоложе, по мере опустошения графина воспалялся все пуще и пуще и в какой-то момент воскликнул: "Ты знаешь, Володь, я человек мирный. Но иногда просто вот хочется взять автомат..." И он на манер возбужденного подростка, пересказывающего другому подростку содержание вчерашнего кинофильма, произвел соответствующее звукоподражание. Второй, он был постарше, оказался рассудительнее. Он как мог пытался образумить своего не в меру темпераментного коллегу. Он степенно говорил: "Витек, ты же, блядь, писатель. Поэт, можно сказать. Божьей, так сказать, милостью. Ты их, сволочей, словом еби!" Хотя я и не думаю, что каждому бы понравилось, если бы по отношению к нему было применено "слово" в конкретно указанной функции, но посмотрим правде в глаза: когда в этом деле обходятся без автомата, ограничиваясь лишь "словом", это всетаки не такой уже и экстремизм.

Как и эта интеллигентная дама, как и этот божьей милостью несостоявшийся автоматчик, так же и наш незадачливый заготовитель "списков" ограничился все-таки словом. Каким словом, это уже другой вопрос. А уж какое действие ему удалось с помощью этого слова осуществить, вопрос уже и вовсе отдельный и - главное - лежащий за пределами судебнопроцессуального контекста. Так, по крайней мере, мне кажется.

Текст песни, скажу сразу, мне понравился. Текст хороший, что и говорить. Сильный такой. Запоминающийся. Если бы мне пришло в голову сочинить пародию на такую вот густопсовопатриотическую песнь с броским рефреном, я примерно так же и написал бы:

На всех лакеев американских,

На режиссеров демофашистских,

Дружков Бжезинских, людей Щаранских -

Готовьте списки, готовьте списки!

И это не хуже:

На извращенцев ТВ-отряда,

Что и доныне в истошном визге

Клянут Россию и славят Штаты -

Готовьте списки, готовьте списки!

Но все это написал, увы, не я, а именно акын-экстремист. Завидно. Больше всего мне понравился именно рефрен, ибо он являет собою яркий образец того, что в лингвистической науке принято называть порождающей моделью. Эти самые навязчивые, как температурный бред бывалого стукача, "готовьте списки" провоцируют на самопроизвольное обильное варьирование.

Можно было бы вместо двусмысленного "готовьте списки" в виде рефрена поставить более мужественное и лапидарное "строчи доносы", сохраняя при этом ритмическую и синтаксическую основу первоисточника. Например, так:

"На всех на тех, кто чего-то хочет,

На всех на тех, кто не вышел носом,

На всех на этих и разных прочих

Строчи доносы, строчи доносы".

Можно, впрочем, сохранить и первоначальный рефрен, но из соображений повышения художественного эффекта как-то его разнообразить, сохраняя при этом заданную сквозную рифмовку. Пусть, например, в одном куплете будет про "списки", а в другом, допустим, "вари сосиски, вари сосиски", в третьем - "налейте виски, налейте виски", в четвертом - "покажьте сиськи, покажьте сиськи" и т.д. Ну а в самом конце можно опять про "списки". Эффектно, кстати, получится.

Ну? И какой тут экстремизм?

Скажи, читатель, положа руку на сердце: ты очень окрылен этим шедевром? Кисти твои сами по себе сжимаются в гневные кулаки? Руки тянутся к перу, а перо к бумаге, чтобы прямо сию же секунду засесть за искомые списки? Или, может, ты, читатель, прочтя эти грозовые строки, втянул голову в плечи, стал трусливо озираться и прятаться за спины товарищей, начал комично вытягивать свою тощую шею, чтобы одним глазком заглянуть в эти суровые списки: нет ли там и твоего ничтожного имени среди имен обреченных?

Или ты, как и я, успокоился и даже в каком-то смысле порадовался, лишний раз убедившись в том, что все на своих местах - что идиоты никуда не делись и их по-прежнему много?

Что поделаешь: их действительно мучительно много. И среди полуграмотных, но таких искренних сочинителей огневых зонгов. И среди тех, кто под видом борьбы с экстремизмом актуализирует, вытаскивая на свет божий, всякую запредельную хренотень?

Да и я хорош, если честно.