Как выживают люди на территориях, зараженных гептилом, Марина
Катыс, радиостанция
«Свобода», 1.04.06 г.
Марина Катыс: Спасибо. И обращаюсь к Тамаре Дмитриенко в Барнаул. Тамара, приблизительно 7 лет назад, в декабре 1999 года, 600 жителей Третьяковского района Алтайского края обратились с открытым письмом к Владимиру Путину в связи с тем, что на их район уже много лет падают отработавшие ступени ракет, содержащие ядовитое ракетное топливо «гептил». В результате, как писали тогда жители Алтайского края, смертность населения в Третьяковском районе возросла почти в 2,5 раза, а число онкологических заболеваний — в 6 раз. В районе исчезли грызуны, резко сократилось число птиц и количество рыбы, погибли леса.
Прошло 7 лет. Что-то изменилось в Третьяковском районе?
Тамара Дмитриенко: Я должна сказать, что текст этого обращения готовили два замечательных человека: Виктор Пахомов, которого, к сожалению, уже нет в живых, но который признан «зеленым человеком», Российское экологическое движение наградило его своей медалью, и ныне продолжающий эту работу человек, который стоит во главе экологической службы района, Николай Штифонов. Я буквально вчера с ним виделась, общалась. Некоторый, конечно, оптимизм появился у этого человека, все-таки что-то делается. Но, с другой стороны, что? Ведь болезни не уходят в одночасье. Мы здесь, на Алтае, переживаем последствия и ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне, и сегодня у нас в третьем поколении, у внуков тех, на кого воздействовал Семипалатинский полигон, выявляются повреждения хромосом. И от этого люди становятся полными инвалидами. Поэтому говорить, допустим, что за 5−6 лет произошло, трудно. А может быть, Байконур еще более серьезно повлияет на потомков тех людей, которые сегодня болеют.
Да, сейчас какое-то немножко уменьшение заболеваемости произошло, и это замечательно. Но, знаете, что меня волнует и очень тревожит очень… Да, еще хотела сказать, что и за счет администрации края, и за счет средств Роскосмоса, пока что еще незначительных до нынешнего года, приобрели машину «скорой помощи» и кое-какое медицинское оборудование для лечебных учреждений этого района. И это, естественно, улучшает качество жизни, состояние здоровья людей.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. И мы слушаем Сергея из Санкт-Петербурга. Пожалуйста, Сергей.
Слушатель: Добрый день, господа. Вы рассказывает об очень мало населенных местах в Архангельской области, Алтайском крае, а ведь большая часть разработок происходила в Ленинграде, во всех этих многочисленных СКБ «Кристалл», «Технолог» и прочих, печально известный ГИПХ. Они же там «гадили» и на Карельском перешейке, и тот же самый гептил у них выливался в обыкновенную ливневую канализацию. Сейчас очень удивляются, что у нас по миллиону населения теряется в год, обвиняют Ельцина, Гайдара. Но что-то не вспоминают про деятельность наших этих «славных» химиков. Все же это — в водозаборах, которыми питался Ленинград в основном, все туда уходило.
Марина Катыс: Спасибо, Сергей. Лев Александрович…
Лев Федоров: Слушатель правильно поставил вопрос, действительно, Государственный Институт прикладной химии (ГИПХ) — ленинградский — был головным по гептилу, и он, собственно, и разрабатывал это стратегическое топливо. Поэтому все его выбросы, безусловно, достались городу.
Но надо смотреть вообще шире. Ведь мы всю беседу говорим о ракетах, которые падают с неба, но взлетают с космодромов, то есть речь идет о космических запусках. Но ведь у нас много направлений, по которым гептил попадает в окружающую среду, очень много. Во-первых, и самое главное, ради чего он появился, — это стратегические ракетчики. То есть у нас было несколько десятков ракетных дивизий стратегического назначения, у каждой дивизии свой склад гептила и свои несколько поколений прапорщиков, которые этим занимались. Второе, у нас были ракеты гептильные ПВО, у нас было очень много полков ПВО. Потом они «исчезли», полки ушли — и куда-то гептил «пропал».
Марина Катыс: А куда он пропал?
Лев Федоров: А кто это знает?
Марина Катыс: Что, он в болото был вылит?
Лев Федоров: Когда ракетчики стратегические уходили из Юрьи, есть такой населенный пункт в Кировской области, то у них не приняли, по-моему, гептил, и они вылили его в соседнее Кайское болото. Такой же случай описывался в Томской области, там в Карасные озера сбрасывали. Пресса не очень будировала это, поэтому мы сейчас даже установить не можем, то есть нет полного регистра жизни всего нашего гептила. Еще были и есть у нас морские ракетчики, у них же тоже несколько баз подводных лодок с ракетами, там три вида ракет, и это много, и у них свои склады гептила.
И давайте будем помнить о заводах по производству гептила, то есть Салават в Башкирии или Ангарск в Иркутской области, — там же люди каждый день его варили и находились под его воздействием. Но, скажем, в том же Салавате местным жителям кто рассказывал, что происходит? Это же не имело значения, они просто смотрят, как люди умирают. Когда средний возраст умерших людей — 42 года, они начинают понимать, что такое гептил. То есть нет официальных данных, а есть вот такие жизненные наблюдения людей.
Или, скажем, одна женщина медик, жена ракетчика стратегического, и его с места на место гоняли, пока служба шла, лет 20. То в одном месте он в ракетной дивизии служил, то в другом, а она везде в медпункте служила. Что она видит? Она нигде не читает, а обнаруживается, что вот в этих семьях, где прапорщики и младшие офицеры, которые занимаются гептилом, у них дети рождаются с гемангиомами — это доброкачественные опухоли кровеносных сосудов. Это редчайшая штука, и она это наблюдала в семьях ракетчиков. Это фактически очередной диагноз поставила она, который вы не прочтете в серьезных журналах, потому что это засекреченные данные.
Или другой пример. Скажем, с гептилом работали в окрестностях Омска, там есть такой населенный пункт Крутая Горка, и там двигатели для ракет испытывали, естественно, на живом гептиле. Это — отделение завода имени Баранова. Наблюдение человека, который там прожил жизнь, что на 4−5-й год люди начинают умирать. Как поступят на завод — на 4−5-ый год умирают от рака. Вот такими жизненными наблюдениями заполнена наша жизнь. Значит, качество жизни в тех местах, где работают с гептилом, очень низкое, ниже некуда.
Марина Катыс: Спасибо, Лев Александрович. Вот вы заговорили о том, что у ракетчиков, обслуживающих ракеты на гептильном топливе, рождаются больные дети. Но ведь Алтайский край тоже пострадал, дети Алтайского края тоже пострадали, и это описанная ситуация. В 1989 году в Алтайском крае был отмечен резкий рост заболеваемости новорожденных, что проявлялось в поражении нервной системы и патологических желтухах. Тогда же возник термин «желтые дети». И тогда — весной 1989 года — в Локтевском районе погибли сразу 10 новорожденных.
В июне 1989 года, согласно советско-американскому соглашению, на полигоне в 50 километрах от села Анисимово были взорваны первые 4 ракеты. Тогда жители села наблюдали на горизонте небольшое черное облако пыли и дыма. А уже через месяц в Тальменском родильном доме появился первый «желтый» ребенок. Через 4 месяца после взрыва — в октябре 1989 года — в Тальменском районе из 60 родившихся детей 44 оказались «желтыми». В 1990 году в этом же районе среди новорожденных 28 процентов имели тяжелую форму желтухи, а у 72 процентов оказалась поражена центральная нервная система. А затем так называемые «желтые дети» стали рождаться в Залесовском, Шатуновском, Новоалтайском, Алтайском, Барнаульском и Родинском районах.
Исследования этих детей проводил, к сожалению, ныне уже покойный доктор медицинских наук Владимир Лупандин. И выводы его были неутешительными.
И у меня вопрос к Тамаре Дмитриенко. Тамара, сейчас «желтые дети» (это термин, довольно страшный для любого родителя) появляются в Алтайском крае или все-таки эта история отошла в прошлое?
Тамара Дмитриенко: Я не думаю, что история эта отошла в прошлое. Она вообще не может отойти в прошлое, потому что «желтые дети» рождаются по всему миру, но то, что произошло у нас, эти вспышки, они, конечно, из ряда вон выходящие. И, к сожалению, если брать каждый населенный пункт, то конкретное объяснение по тем населенным пунктам, где это произошло, есть только по городу Яровому, где был выброс четыреххлористого углерода производственным объединением «Алтайхимпром» в сеть горячего водоснабжения поселка. Вот так оно отравило своих работников и их семьи. 45 детей «желтых» там родилось — это официально установленный факт. Все же остальное, все остальные «желтые» дети у нас — в Горняке, в Анисимово, о котором вы упоминали, в других местах — это все еще под большим вопросом. Говорят о многофакторности воздействия. Одно время говорили о том, что это воздействие Семипалатинского полигона — слава богу, перестали говорить, потому что здесь еще другие факторы присутствуют. То есть много-много чего.
У нас, на самом деле, и ракетные дивизии были и есть, и дивизии ПВО, у которых на гептиле тоже техника работала, все это было. И здесь тоже гептил разливался. Но дело в том, что, к сожалению, все это кончается ничем, какими-то общими разговорами и незавершенными исследованиями. Сейчас, например, я постоянно бываю в селе Анисимово, где с конца мая прошлого года опять какая-то непонятная ситуация, опять страшная обстановка. Пытаемся мы правдами и неправдами добиться того, чтобы в этом селе провели глубокое медицинское обследование, чтобы как-то помогли этому селу. Как помогают тем селам, которые оказались в зоне ракетопада.
Но дело в том, что начинать надо все-таки не с медицины, а с экологии. У нас почему-то все перевернуто с ног на голову. Ведь с экологии все начинается, с природы, когда по пищевым цепочкам все это приходит человеку, и потом он начинает болеть. Это аккумулируется, накапливается и так далее.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович, вы хотели дополнить?
Лев Федоров: Я немножко уточню. «Желтые» дети возникают там, где происходит токсический удар. Скажем, химическое оружие делали во время войны в Чапаевске и в Дзержинске — и там было очень много «желтых детей», это естественно. Вы упомянули, что уничтожали ракеты возле села Анисимово в Алтайском крае. Правильно, было тогда соглашение об уничтожении ракет средней и меньше дальности, и часть из них на Капустином Яре уничтожали, а часть — в Казахстане, и часть ракет было просто взорвано возле села Анисимово. И токсичное облако от них, в принципе, могло вызвать вот это резкое возрастание количества таких детей, то есть как токсический удар от этого облака от твердотопливных ракет. А потом это прошло, то есть перестали ракеты уничтожать. Капустин Яр — это далеко от людей, а здесь было рядом с селом Анисимово. Это одна из гипотез.
Марина Катыс: Я понимаю. Но в любом случае, какая бы гипотеза ни была, что бы ни делали военные в целях разоружения или, наоборот, укрепления обороноспособности страны, они должны все-таки нести ответственность перед мирным населением, которое платит своим здоровьем за такие действия. Вот я хочу привести еще один пример из истории Алтайского края. 5 июля 1997 года, после очередного запуска, на села Ново-Алейского сельсовета упало несколько обломков ступени ракетоносителя. Одним из обломков замкнуло линию электропередачи, и в результате сгорела трансформаторная подстанция.
Летом 1998 года жители села Плоское во дворах своих домов обнаружили вязкое, маслянистое вещество с резким запахом, это же вещество свисало с яблонь и ягодных кустов. Все растения погибли. От взаимодействия с этим веществом разложился телефонный кабель. Все жители села заболели. Продукты распада ракетного топлива в виде испарений по 7−9 дней сохраняются в низинах, вызывая у людей спазмы дыхательных путей, очень сильные головные боли, раздражение слизистых оболочек и ожоги открытых частей тела. Например, с лета 1998 года у людей после купания в реках и водоемах и после хождения по росистой траве после падения этих ступеней ракет на коже образуются незаживающие язвы.
В мае-июне 1999 года Институтом медико-экологических проблем был проведен углубленный медицинский осмотр населения Плосковского и Ново-Алейского сельсоветов. Заболеваемость обследованного населения оказалась в несколько раз выше, чем в контрольной группе, а по тяжелым и онкологическим заболеваниям — в 15 раз выше. В селах района нет здоровых детей — сделали вывод ученые.
Тамара Дмитриенко, все эти, с моей точки зрения, страшные факты — последствия деятельности и Росавиакосмоса (тогда он еще по-другому, видимо, назывался), и просто запусков ракет военными — они влекут за собой какие-то конкретные выплаты конкретным людям, которые пострадали от того, что-либо упала ступень ракетоносителя на линию электропередач, либо у них ожоги после того, как гептил пролился на траву, а люди по этой траве пошли?
Тамара Дмитриенко: Да нет же, Марина, в том-то и дело, что конкретных выплат не предусмотрено. Как раз что меня и беспокоит, что выплаты хотя и увеличены у нас, по новому договору с Роскосмосом, но это выплаты за использование территории. Это абсолютно не связано со здоровьем человека, с компенсациями за ущерб здоровью и так далее. Тут и речи даже об этом не идет. Просто те средства, которые край получает от Роскосмоса за использование территории, администрация края приняла решение направлять именно в те районы, которые страдают от ракетопада, прежде всего в Третьяковский район, а также Змеиногорский и Чарышский. И там уж районные администрации распределяют.
Я вам приведу пример. Несколько лет назад я звонила в тот же Плосковской сельский совет, и слышу — у них там шум. Оказывается, выплаты дают за космос. И, вы думаете, по сколько там выплачивали? По 18 рублей на брата за каждый пуск, а пусков, по-моему, было два или три. Ну, по 50 рублей заплатили пусть даже на человека — это смешно, конечно. Тем более что это уже решение на местном уровне принято — людям дать эти деньги.
Поэтому руководство края старается как-то аккумулировать эти деньги и направлять на то, чтобы реабилитировать людей, приобретать какое-то медоборудование. Я должна сказать, что краевая администрация в прошлом году выделила 2 миллиона рублей на реабилитацию 200 ребятишек из Третьяковского, Змеиногорского и Чарышского районов. Но это не деньги Роскосмоса, поймите.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович…
Лев Федоров: Я хотел бы добавить. Во-первых, надо понимать, что все, что делает армия, вообще никак за это она не несет ответственности. Все, о чем мы сегодня говорим, это ответственность за коммерческие пуски, а не за военную деятельность. За военную армия в принципе не несет ответственности. Вот это — безобразие! Это первое. Второе, на Западе любой пуск обставляется страхованием с самых разных сторон, и не только сам предмет страхуется, но и страхуется ущерб третьим лицам. Вот эти наши люди, которые живут на территории, и на которых валятся ракеты, — это третьи лица. У нас их не страхуют, у нас до этого страхование еще не опустилось. Поэтому эти люди бесправны в принципе.
Это все на уровне алтайской администрации пока, вот эти 18 рублей. На самом деле военные наотрез отказываются компенсировать ущерб, который они приносят. Хотя военные не способны абстрагироваться от окружающей жизни, то есть жить своей военной жизнью внутри своих заборов. Ракетчики в принципе этого не могут, они все равно захватывают гражданскую территорию. Тем не менее, у них менталитет такой, что они в принципе не могут заплатить гражданским людям.
Марина Катыс: А почему? Давайте рассмотрим пример Запада. Допустим, пуски ракет происходят не только на территории Российской Федерации, у нас есть и другая большая страна — Соединенные Штаты Америки, и хоть они не запускают ракеты на гептиле, но у них тоже летают ракеты, так же падают отработавшие ступени. Как нам урегулированы отношения с мирным населением?
Лев Федоров: Очень просто. Я вам сказал, что там это страхуется, то есть страховые компании уже заранее закладывают: если что-то случилось, они платят населению. У нас вот эти есть «третьи лица», посторонние…
Марина Катыс: Я немножко о другом говорю. Насколько я понимаю, в США, если отработавшая ступень с топливом упала на линию электропередач, это действительно ЧП, и это действительно обслуживается по страховому полису. Но ведь в России, в Алтайском крае люди живут под непрерывно падающими на них объектами как военной, так и космической деятельности. Это же не вопрос страхового случая, это может быть вопрос либо отселения людей, либо смещения трассы запуска.
Лев Федоров: Сравнивать с США вообще некорректно. С мыса Канаверел первая ступень сваливается в океан, всегда сваливается в океан. На территорию США в принципе ни одна ракета не нацелена. А у нас — все 112 точек на суше, куда сваливаются ракеты. Не только космические, но и стратегические ракетчики время от времени обновляют свои ракеты, и они тоже стреляют в сторону Камчатки, и последняя ступень сваливается на Якутию. Мы сегодня вообще о Якутии не говорили — четверть страны, и все последние ступени сваливаются туда. Нет, у нас надо говорить не только о военном, но и о государственном вообще менталитете. У нас жлобский менталитет, у нас бюрократия в принципе не может себя хорошо, уютно чувствовать, если она запланировала кому-то что-то заплатить. У нас вот этот отголосок, советский еще, есть.
Марина Катыс: И все равно я не понимаю, почему США могут запускать ракеты таким образом, чтобы отработавшие ступени не падали на голову мирному населению, проживающему на территории Соединенных Штатов, а Российская Федерация не может? Океана достаточно.
Лев Федоров: Отвечаю. Космодром — Плесецк, а прием последней части такой: если с космодрома Плесецк космический запуск, то это значит, что у вас прием в космосе, то есть пара ступеней сваливается, а конец — сам спутник — оказывается в космосе. Если же вы делаете какую-то стрельбу не космическую, не для спутника, а боевую стрельбу, то у вас конец — на Камчатке. Ну, между стратегической дивизией в Алейске Алтайского края, или в Иваново, или в Оренбургской области вы, как ни стреляйте в Камчатку, вы все равно в океан не попадете, у вас все промежуточные ступени должны упасть на территории нашей страны. В этом беда. Но у нас никогда это не ценилось, что там природа, что там живут люди, что о них надо заботиться. Мы никак от этого менталитета не отойдем. Нам учиться надо.
Марина Катыс: Тамара Дмитриенко, у меня к вам такой вопрос. Жители Алтайского края, которые уже 40 лет находятся в такой тяжелой ситуации, у которых болеют дети, которые обращались с письмом к президенту Российской Федерации, они в принципе продолжают активно сопротивляться тому, что они проживают в районах падения отработавших ступеней ракет? Или все-таки население смирилось, что так сложилась их судьба?
Тамара Дмитриенко: Нет, в Третьяковском районе у нас продолжают активно бороться за свои права. Дело в том, что именно здешние села и еще село Барановка Змеиногорского района — они в непосредственной близости находятся от районов падения. А остальные села находятся на достаточном удалении, и только территории районов используются — там, где не живут, где горы, где тайга, — под районы падения. Поэтому здесь все-таки наибольшая активность исходила и исходит до сих пор от жителей Третьяковского района. Плосковской сельский совет начал, потом это распространилось на район, а затем все три района (Третьяковский, Змеиногорский, Чарышский) объединились и создали межрайонную организацию <За безопасность ракетно-космической деятельности>. Эта организация существует, уже много лет продолжает действовать, люди продолжают бороться за свои права. В отличие, допустим, от москвичей, они не ходят многотысячные на манифестации, просто в силу особенностей проживания на той территории это невозможно. Но есть люди, которые представляют интересы населения в общественных организациях, и они продолжают действовать.
Кстати, вот последний договор с Роскосмосом, когда была увеличена в несколько раз выплата за использование территории, как раз инициатива исходила прежде всего от Третьяковского района.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович, я вижу, вы хотите что-то сказать.
Лев Федоров: Я хочу немножко добавить. Конечно, стараются начальники, чтобы не всегда на очень населенные территории попадали ракеты. Я вам приведу пример. Скажем, с Байконура «Протон» запускается — первая ступень на Казахстан падает, а вторая ступень по одной из трасс падает на Хакассию. И вот в этом районе живет один человек (может быть, вы его помните) — это Агафья Лыкова, которая с советской властью не имела ничего общего, поскольку несколько десятилетий прожила в лесу, вся их семья прожила в лесу. Так вот, она оказалась посреди этого района, и у нее подохли куры, у козы были неприятности, пришлось ее забить, — все связано с гептилом. На нее летит, лично на нее, но она одна на этой территории. Но этот человек нам тоже дорог.
Марина Катыс: А как стало известно о том, что именно на нее падает гептил?
Лев Федоров: Ну, это было же известно, там МЧСовсцы обследовали территорию. Там была длинная история, даже Василий Песков в «Комсомольской правде», как он встретился с Агафьей Лыковой, и она ему показывала эту козу с наростами. Тут есть сложность, что гептил нам дает мины на будущее. Я говорил о том, что на Якутию падают тысячи ступеней гептильных, а якуты, представители якутской бюрократии, они в принципе не знают, где упала каждая ступень. В принципе не знают, потому что очень большая у них территория и мало людей. Но на будущее это еще аукнется.
Марина Катыс: А каким образом это может аукнуться в будущем?
Лев Федоров: Гептил будет лежать долго. Мы же все-таки собираемся Сибирь осваивать, нас каждый день призывают к этому.
Марина Катыс: А как долго разлагается гептил?
Лев Федоров: 20−30 лет.
Марина Катыс: После чего территория самостоятельно рекультивируется?
Лев Федоров: Я говорил, что гептил когда разлагается, то из него образуются вещества тоже токсичные, и они будут еще те же 20−30 лет разлагаться. Это долгая цепь.
Марина Катыс: То есть фактически районы падения ракет на гептильном топливе, ступени ракет на гептильном топливе…
Лев Федоров:… это заражение на долгие годы. И поэтому нужно регистр падения ступеней тоже составлять. Подумаешь — несколько тысяч падений, какая сложность…
Марина Катыс: Спасибо.
Марина Катыс: Спасибо. И обращаюсь к Тамаре Дмитриенко в Барнаул. Тамара, приблизительно 7 лет назад, в декабре 1999 года, 600 жителей Третьяковского района Алтайского края обратились с открытым письмом к Владимиру Путину в связи с тем, что на их район уже много лет падают отработавшие ступени ракет, содержащие ядовитое ракетное топливо «гептил». В результате, как писали тогда жители Алтайского края, смертность населения в Третьяковском районе возросла почти в 2,5 раза, а число онкологических заболеваний — в 6 раз. В районе исчезли грызуны, резко сократилось число птиц и количество рыбы, погибли леса.
Прошло 7 лет. Что-то изменилось в Третьяковском районе?
Тамара Дмитриенко: Я должна сказать, что текст этого обращения готовили два замечательных человека: Виктор Пахомов, которого, к сожалению, уже нет в живых, но который признан «зеленым человеком», Российское экологическое движение наградило его своей медалью, и ныне продолжающий эту работу человек, который стоит во главе экологической службы района, Николай Штифонов. Я буквально вчера с ним виделась, общалась. Некоторый, конечно, оптимизм появился у этого человека, все-таки что-то делается. Но, с другой стороны, что? Ведь болезни не уходят в одночасье. Мы здесь, на Алтае, переживаем последствия и ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне, и сегодня у нас в третьем поколении, у внуков тех, на кого воздействовал Семипалатинский полигон, выявляются повреждения хромосом. И от этого люди становятся полными инвалидами. Поэтому говорить, допустим, что за 5−6 лет произошло, трудно. А может быть, Байконур еще более серьезно повлияет на потомков тех людей, которые сегодня болеют.
Да, сейчас какое-то немножко уменьшение заболеваемости произошло, и это замечательно. Но, знаете, что меня волнует и очень тревожит очень… Да, еще хотела сказать, что и за счет администрации края, и за счет средств Роскосмоса, пока что еще незначительных до нынешнего года, приобрели машину «скорой помощи» и кое-какое медицинское оборудование для лечебных учреждений этого района. И это, естественно, улучшает качество жизни, состояние здоровья людей.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. И мы слушаем Сергея из Санкт-Петербурга. Пожалуйста, Сергей.
Слушатель: Добрый день, господа. Вы рассказывает об очень мало населенных местах в Архангельской области, Алтайском крае, а ведь большая часть разработок происходила в Ленинграде, во всех этих многочисленных СКБ «Кристалл», «Технолог» и прочих, печально известный ГИПХ. Они же там «гадили» и на Карельском перешейке, и тот же самый гептил у них выливался в обыкновенную ливневую канализацию. Сейчас очень удивляются, что у нас по миллиону населения теряется в год, обвиняют Ельцина, Гайдара. Но что-то не вспоминают про деятельность наших этих «славных» химиков. Все же это — в водозаборах, которыми питался Ленинград в основном, все туда уходило.
Марина Катыс: Спасибо, Сергей. Лев Александрович…
Лев Федоров: Слушатель правильно поставил вопрос, действительно, Государственный Институт прикладной химии (ГИПХ) — ленинградский — был головным по гептилу, и он, собственно, и разрабатывал это стратегическое топливо. Поэтому все его выбросы, безусловно, достались городу.
Но надо смотреть вообще шире. Ведь мы всю беседу говорим о ракетах, которые падают с неба, но взлетают с космодромов, то есть речь идет о космических запусках. Но ведь у нас много направлений, по которым гептил попадает в окружающую среду, очень много. Во-первых, и самое главное, ради чего он появился, — это стратегические ракетчики. То есть у нас было несколько десятков ракетных дивизий стратегического назначения, у каждой дивизии свой склад гептила и свои несколько поколений прапорщиков, которые этим занимались. Второе, у нас были ракеты гептильные ПВО, у нас было очень много полков ПВО. Потом они «исчезли», полки ушли — и куда-то гептил «пропал».
Марина Катыс: А куда он пропал?
Лев Федоров: А кто это знает?
Марина Катыс: Что, он в болото был вылит?
Лев Федоров: Когда ракетчики стратегические уходили из Юрьи, есть такой населенный пункт в Кировской области, то у них не приняли, по-моему, гептил, и они вылили его в соседнее Кайское болото. Такой же случай описывался в Томской области, там в Карасные озера сбрасывали. Пресса не очень будировала это, поэтому мы сейчас даже установить не можем, то есть нет полного регистра жизни всего нашего гептила. Еще были и есть у нас морские ракетчики, у них же тоже несколько баз подводных лодок с ракетами, там три вида ракет, и это много, и у них свои склады гептила.
И давайте будем помнить о заводах по производству гептила, то есть Салават в Башкирии или Ангарск в Иркутской области, — там же люди каждый день его варили и находились под его воздействием. Но, скажем, в том же Салавате местным жителям кто рассказывал, что происходит? Это же не имело значения, они просто смотрят, как люди умирают. Когда средний возраст умерших людей — 42 года, они начинают понимать, что такое гептил. То есть нет официальных данных, а есть вот такие жизненные наблюдения людей.
Или, скажем, одна женщина медик, жена ракетчика стратегического, и его с места на место гоняли, пока служба шла, лет 20. То в одном месте он в ракетной дивизии служил, то в другом, а она везде в медпункте служила. Что она видит? Она нигде не читает, а обнаруживается, что вот в этих семьях, где прапорщики и младшие офицеры, которые занимаются гептилом, у них дети рождаются с гемангиомами — это доброкачественные опухоли кровеносных сосудов. Это редчайшая штука, и она это наблюдала в семьях ракетчиков. Это фактически очередной диагноз поставила она, который вы не прочтете в серьезных журналах, потому что это засекреченные данные.
Или другой пример. Скажем, с гептилом работали в окрестностях Омска, там есть такой населенный пункт Крутая Горка, и там двигатели для ракет испытывали, естественно, на живом гептиле. Это — отделение завода имени Баранова. Наблюдение человека, который там прожил жизнь, что на 4−5-й год люди начинают умирать. Как поступят на завод — на 4−5-ый год умирают от рака. Вот такими жизненными наблюдениями заполнена наша жизнь. Значит, качество жизни в тех местах, где работают с гептилом, очень низкое, ниже некуда.
Марина Катыс: Спасибо, Лев Александрович. Вот вы заговорили о том, что у ракетчиков, обслуживающих ракеты на гептильном топливе, рождаются больные дети. Но ведь Алтайский край тоже пострадал, дети Алтайского края тоже пострадали, и это описанная ситуация. В 1989 году в Алтайском крае был отмечен резкий рост заболеваемости новорожденных, что проявлялось в поражении нервной системы и патологических желтухах. Тогда же возник термин «желтые дети». И тогда — весной 1989 года — в Локтевском районе погибли сразу 10 новорожденных.
В июне 1989 года, согласно советско-американскому соглашению, на полигоне в 50 километрах от села Анисимово были взорваны первые 4 ракеты. Тогда жители села наблюдали на горизонте небольшое черное облако пыли и дыма. А уже через месяц в Тальменском родильном доме появился первый «желтый» ребенок. Через 4 месяца после взрыва — в октябре 1989 года — в Тальменском районе из 60 родившихся детей 44 оказались «желтыми». В 1990 году в этом же районе среди новорожденных 28 процентов имели тяжелую форму желтухи, а у 72 процентов оказалась поражена центральная нервная система. А затем так называемые «желтые дети» стали рождаться в Залесовском, Шатуновском, Новоалтайском, Алтайском, Барнаульском и Родинском районах.
Исследования этих детей проводил, к сожалению, ныне уже покойный доктор медицинских наук Владимир Лупандин. И выводы его были неутешительными.
И у меня вопрос к Тамаре Дмитриенко. Тамара, сейчас «желтые дети» (это термин, довольно страшный для любого родителя) появляются в Алтайском крае или все-таки эта история отошла в прошлое?
Тамара Дмитриенко: Я не думаю, что история эта отошла в прошлое. Она вообще не может отойти в прошлое, потому что «желтые дети» рождаются по всему миру, но то, что произошло у нас, эти вспышки, они, конечно, из ряда вон выходящие. И, к сожалению, если брать каждый населенный пункт, то конкретное объяснение по тем населенным пунктам, где это произошло, есть только по городу Яровому, где был выброс четыреххлористого углерода производственным объединением «Алтайхимпром» в сеть горячего водоснабжения поселка. Вот так оно отравило своих работников и их семьи. 45 детей «желтых» там родилось — это официально установленный факт. Все же остальное, все остальные «желтые» дети у нас — в Горняке, в Анисимово, о котором вы упоминали, в других местах — это все еще под большим вопросом. Говорят о многофакторности воздействия. Одно время говорили о том, что это воздействие Семипалатинского полигона — слава богу, перестали говорить, потому что здесь еще другие факторы присутствуют. То есть много-много чего.
У нас, на самом деле, и ракетные дивизии были и есть, и дивизии ПВО, у которых на гептиле тоже техника работала, все это было. И здесь тоже гептил разливался. Но дело в том, что, к сожалению, все это кончается ничем, какими-то общими разговорами и незавершенными исследованиями. Сейчас, например, я постоянно бываю в селе Анисимово, где с конца мая прошлого года опять какая-то непонятная ситуация, опять страшная обстановка. Пытаемся мы правдами и неправдами добиться того, чтобы в этом селе провели глубокое медицинское обследование, чтобы как-то помогли этому селу. Как помогают тем селам, которые оказались в зоне ракетопада.
Но дело в том, что начинать надо все-таки не с медицины, а с экологии. У нас почему-то все перевернуто с ног на голову. Ведь с экологии все начинается, с природы, когда по пищевым цепочкам все это приходит человеку, и потом он начинает болеть. Это аккумулируется, накапливается и так далее.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович, вы хотели дополнить?
Лев Федоров: Я немножко уточню. «Желтые» дети возникают там, где происходит токсический удар. Скажем, химическое оружие делали во время войны в Чапаевске и в Дзержинске — и там было очень много «желтых детей», это естественно. Вы упомянули, что уничтожали ракеты возле села Анисимово в Алтайском крае. Правильно, было тогда соглашение об уничтожении ракет средней и меньше дальности, и часть из них на Капустином Яре уничтожали, а часть — в Казахстане, и часть ракет было просто взорвано возле села Анисимово. И токсичное облако от них, в принципе, могло вызвать вот это резкое возрастание количества таких детей, то есть как токсический удар от этого облака от твердотопливных ракет. А потом это прошло, то есть перестали ракеты уничтожать. Капустин Яр — это далеко от людей, а здесь было рядом с селом Анисимово. Это одна из гипотез.
Марина Катыс: Я понимаю. Но в любом случае, какая бы гипотеза ни была, что бы ни делали военные в целях разоружения или, наоборот, укрепления обороноспособности страны, они должны все-таки нести ответственность перед мирным населением, которое платит своим здоровьем за такие действия. Вот я хочу привести еще один пример из истории Алтайского края. 5 июля 1997 года, после очередного запуска, на села Ново-Алейского сельсовета упало несколько обломков ступени ракетоносителя. Одним из обломков замкнуло линию электропередачи, и в результате сгорела трансформаторная подстанция.
Летом 1998 года жители села Плоское во дворах своих домов обнаружили вязкое, маслянистое вещество с резким запахом, это же вещество свисало с яблонь и ягодных кустов. Все растения погибли. От взаимодействия с этим веществом разложился телефонный кабель. Все жители села заболели. Продукты распада ракетного топлива в виде испарений по 7−9 дней сохраняются в низинах, вызывая у людей спазмы дыхательных путей, очень сильные головные боли, раздражение слизистых оболочек и ожоги открытых частей тела. Например, с лета 1998 года у людей после купания в реках и водоемах и после хождения по росистой траве после падения этих ступеней ракет на коже образуются незаживающие язвы.
В мае-июне 1999 года Институтом медико-экологических проблем был проведен углубленный медицинский осмотр населения Плосковского и Ново-Алейского сельсоветов. Заболеваемость обследованного населения оказалась в несколько раз выше, чем в контрольной группе, а по тяжелым и онкологическим заболеваниям — в 15 раз выше. В селах района нет здоровых детей — сделали вывод ученые.
Тамара Дмитриенко, все эти, с моей точки зрения, страшные факты — последствия деятельности и Росавиакосмоса (тогда он еще по-другому, видимо, назывался), и просто запусков ракет военными — они влекут за собой какие-то конкретные выплаты конкретным людям, которые пострадали от того, что-либо упала ступень ракетоносителя на линию электропередач, либо у них ожоги после того, как гептил пролился на траву, а люди по этой траве пошли?
Тамара Дмитриенко: Да нет же, Марина, в том-то и дело, что конкретных выплат не предусмотрено. Как раз что меня и беспокоит, что выплаты хотя и увеличены у нас, по новому договору с Роскосмосом, но это выплаты за использование территории. Это абсолютно не связано со здоровьем человека, с компенсациями за ущерб здоровью и так далее. Тут и речи даже об этом не идет. Просто те средства, которые край получает от Роскосмоса за использование территории, администрация края приняла решение направлять именно в те районы, которые страдают от ракетопада, прежде всего в Третьяковский район, а также Змеиногорский и Чарышский. И там уж районные администрации распределяют.
Я вам приведу пример. Несколько лет назад я звонила в тот же Плосковской сельский совет, и слышу — у них там шум. Оказывается, выплаты дают за космос. И, вы думаете, по сколько там выплачивали? По 18 рублей на брата за каждый пуск, а пусков, по-моему, было два или три. Ну, по 50 рублей заплатили пусть даже на человека — это смешно, конечно. Тем более что это уже решение на местном уровне принято — людям дать эти деньги.
Поэтому руководство края старается как-то аккумулировать эти деньги и направлять на то, чтобы реабилитировать людей, приобретать какое-то медоборудование. Я должна сказать, что краевая администрация в прошлом году выделила 2 миллиона рублей на реабилитацию 200 ребятишек из Третьяковского, Змеиногорского и Чарышского районов. Но это не деньги Роскосмоса, поймите.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович…
Лев Федоров: Я хотел бы добавить. Во-первых, надо понимать, что все, что делает армия, вообще никак за это она не несет ответственности. Все, о чем мы сегодня говорим, это ответственность за коммерческие пуски, а не за военную деятельность. За военную армия в принципе не несет ответственности. Вот это — безобразие! Это первое. Второе, на Западе любой пуск обставляется страхованием с самых разных сторон, и не только сам предмет страхуется, но и страхуется ущерб третьим лицам. Вот эти наши люди, которые живут на территории, и на которых валятся ракеты, — это третьи лица. У нас их не страхуют, у нас до этого страхование еще не опустилось. Поэтому эти люди бесправны в принципе.
Это все на уровне алтайской администрации пока, вот эти 18 рублей. На самом деле военные наотрез отказываются компенсировать ущерб, который они приносят. Хотя военные не способны абстрагироваться от окружающей жизни, то есть жить своей военной жизнью внутри своих заборов. Ракетчики в принципе этого не могут, они все равно захватывают гражданскую территорию. Тем не менее, у них менталитет такой, что они в принципе не могут заплатить гражданским людям.
Марина Катыс: А почему? Давайте рассмотрим пример Запада. Допустим, пуски ракет происходят не только на территории Российской Федерации, у нас есть и другая большая страна — Соединенные Штаты Америки, и хоть они не запускают ракеты на гептиле, но у них тоже летают ракеты, так же падают отработавшие ступени. Как нам урегулированы отношения с мирным населением?
Лев Федоров: Очень просто. Я вам сказал, что там это страхуется, то есть страховые компании уже заранее закладывают: если что-то случилось, они платят населению. У нас вот эти есть «третьи лица», посторонние…
Марина Катыс: Я немножко о другом говорю. Насколько я понимаю, в США, если отработавшая ступень с топливом упала на линию электропередач, это действительно ЧП, и это действительно обслуживается по страховому полису. Но ведь в России, в Алтайском крае люди живут под непрерывно падающими на них объектами как военной, так и космической деятельности. Это же не вопрос страхового случая, это может быть вопрос либо отселения людей, либо смещения трассы запуска.
Лев Федоров: Сравнивать с США вообще некорректно. С мыса Канаверел первая ступень сваливается в океан, всегда сваливается в океан. На территорию США в принципе ни одна ракета не нацелена. А у нас — все 112 точек на суше, куда сваливаются ракеты. Не только космические, но и стратегические ракетчики время от времени обновляют свои ракеты, и они тоже стреляют в сторону Камчатки, и последняя ступень сваливается на Якутию. Мы сегодня вообще о Якутии не говорили — четверть страны, и все последние ступени сваливаются туда. Нет, у нас надо говорить не только о военном, но и о государственном вообще менталитете. У нас жлобский менталитет, у нас бюрократия в принципе не может себя хорошо, уютно чувствовать, если она запланировала кому-то что-то заплатить. У нас вот этот отголосок, советский еще, есть.
Марина Катыс: И все равно я не понимаю, почему США могут запускать ракеты таким образом, чтобы отработавшие ступени не падали на голову мирному населению, проживающему на территории Соединенных Штатов, а Российская Федерация не может? Океана достаточно.
Лев Федоров: Отвечаю. Космодром — Плесецк, а прием последней части такой: если с космодрома Плесецк космический запуск, то это значит, что у вас прием в космосе, то есть пара ступеней сваливается, а конец — сам спутник — оказывается в космосе. Если же вы делаете какую-то стрельбу не космическую, не для спутника, а боевую стрельбу, то у вас конец — на Камчатке. Ну, между стратегической дивизией в Алейске Алтайского края, или в Иваново, или в Оренбургской области вы, как ни стреляйте в Камчатку, вы все равно в океан не попадете, у вас все промежуточные ступени должны упасть на территории нашей страны. В этом беда. Но у нас никогда это не ценилось, что там природа, что там живут люди, что о них надо заботиться. Мы никак от этого менталитета не отойдем. Нам учиться надо.
Марина Катыс: Тамара Дмитриенко, у меня к вам такой вопрос. Жители Алтайского края, которые уже 40 лет находятся в такой тяжелой ситуации, у которых болеют дети, которые обращались с письмом к президенту Российской Федерации, они в принципе продолжают активно сопротивляться тому, что они проживают в районах падения отработавших ступеней ракет? Или все-таки население смирилось, что так сложилась их судьба?
Тамара Дмитриенко: Нет, в Третьяковском районе у нас продолжают активно бороться за свои права. Дело в том, что именно здешние села и еще село Барановка Змеиногорского района — они в непосредственной близости находятся от районов падения. А остальные села находятся на достаточном удалении, и только территории районов используются — там, где не живут, где горы, где тайга, — под районы падения. Поэтому здесь все-таки наибольшая активность исходила и исходит до сих пор от жителей Третьяковского района. Плосковской сельский совет начал, потом это распространилось на район, а затем все три района (Третьяковский, Змеиногорский, Чарышский) объединились и создали межрайонную организацию <За безопасность ракетно-космической деятельности>. Эта организация существует, уже много лет продолжает действовать, люди продолжают бороться за свои права. В отличие, допустим, от москвичей, они не ходят многотысячные на манифестации, просто в силу особенностей проживания на той территории это невозможно. Но есть люди, которые представляют интересы населения в общественных организациях, и они продолжают действовать.
Кстати, вот последний договор с Роскосмосом, когда была увеличена в несколько раз выплата за использование территории, как раз инициатива исходила прежде всего от Третьяковского района.
Марина Катыс: Спасибо, Тамара. Лев Александрович, я вижу, вы хотите что-то сказать.
Лев Федоров: Я хочу немножко добавить. Конечно, стараются начальники, чтобы не всегда на очень населенные территории попадали ракеты. Я вам приведу пример. Скажем, с Байконура «Протон» запускается — первая ступень на Казахстан падает, а вторая ступень по одной из трасс падает на Хакассию. И вот в этом районе живет один человек (может быть, вы его помните) — это Агафья Лыкова, которая с советской властью не имела ничего общего, поскольку несколько десятилетий прожила в лесу, вся их семья прожила в лесу. Так вот, она оказалась посреди этого района, и у нее подохли куры, у козы были неприятности, пришлось ее забить, — все связано с гептилом. На нее летит, лично на нее, но она одна на этой территории. Но этот человек нам тоже дорог.
Марина Катыс: А как стало известно о том, что именно на нее падает гептил?
Лев Федоров: Ну, это было же известно, там МЧСовсцы обследовали территорию. Там была длинная история, даже Василий Песков в «Комсомольской правде», как он встретился с Агафьей Лыковой, и она ему показывала эту козу с наростами. Тут есть сложность, что гептил нам дает мины на будущее. Я говорил о том, что на Якутию падают тысячи ступеней гептильных, а якуты, представители якутской бюрократии, они в принципе не знают, где упала каждая ступень. В принципе не знают, потому что очень большая у них территория и мало людей. Но на будущее это еще аукнется.
Марина Катыс: А каким образом это может аукнуться в будущем?
Лев Федоров: Гептил будет лежать долго. Мы же все-таки собираемся Сибирь осваивать, нас каждый день призывают к этому.
Марина Катыс: А как долго разлагается гептил?
Лев Федоров: 20−30 лет.
Марина Катыс: После чего территория самостоятельно рекультивируется?
Лев Федоров: Я говорил, что гептил когда разлагается, то из него образуются вещества тоже токсичные, и они будут еще те же 20−30 лет разлагаться. Это долгая цепь.
Марина Катыс: То есть фактически районы падения ракет на гептильном топливе, ступени ракет на гептильном топливе…
Лев Федоров:… это заражение на долгие годы. И поэтому нужно регистр падения ступеней тоже составлять. Подумаешь — несколько тысяч падений, какая сложность…
Марина Катыс: Спасибо.
