«Под экстремизм можно подвести все, что угодно»

Фонд развития алтайской молодежной политики, возглавляемый юристом Артемом Деевым, в глазах жителей региона остается одной из самых неоднозначных общественных организаций Алтайского края. Чаще всего упоминания о нем можно встретить в контексте новостей о борьбе с экстремизмом в Сети. Активисты фонда ищут запрещенные материалы в соцсетях, чтобы ограничить их дальнейшее распространение доступными им средствами, за что зачастую получают от пользователей критику. Артем Деев рассказал «Банкфаксу», почему их нельзя назвать «Павликами Морозовыми», где грань, между антиваксерством и экстремизмом, а также о том, как когда-то сам едва не стал иноагентом.

- Ваша организация в основном упоминается в контексте мероприятий, направленных на борьбу с проявлениями экстремизма в Сети. Это единственное направление деятельности, или же оно просто занимает основные позиции?

- Нет, не единственное. У нас есть и другие проекты. Например, это помощь с трудоустройством молодежи. У нас есть партнеры, работодатели, которые готовы брать на работу молодых людей. Также мы работаем с патриотическим воспитанием молодежи, но подходим к этому вопросу с несколько иной стороны, не как у нас это сейчас принято – армия, оружие и т.д. Мы просто помогаем людям изучать историю их семьи, поднять генеалогическое древо. Ведь даже если вспомнить историю, то люди всегда шли воевать именно за свою семью, за свой дом. Еще есть культурные, творческие проекты. А экстремизм – это, наверное, просто такая самая актуальная тема на данный момент.

- Если коротко, то как именно вы боретесь с проявлениями экстремизма?

- У нас несколько направлений. Мы проводим профилактические беседы с теми, у кого нашли сообщения экстремистского характера, и, так сказать, на будущее, со студентами, с работодателями и т. д. Также мы занимаемся мониторингом социальных сетей.

В основном мы работаем по списку запрещенных материалов, который опубликован на сайте Минюста. Но очень часто сталкиваемся с одной проблемой – она скорее, законодательная. Есть, например, материал. Он уже был признан экстремистским и запрещен судом. Но в соцсетях он может распространяться под другим названием. Например, часто так бывает с музыкальными произведениями. Название другое, но содержание – то же самое. Такое мы тоже выявляем, и такого ну очень много.

Здесь хотелось бы сразу оговориться. В нашу сторону по этому поводу звучит очень много негатива, якобы мы те люди, которые всех сдают. Но, на самом деле, у нас нет цели привлечь человека к ответственности, наша первоочередная цель – это профилактика. Представим себе абстрактного Васю. У него в профиле в соцсетях, допустим, есть один материал экстремистского характера: текстовое сообщение, аудио или видео. Мы стараемся выйти с ним на контакт и объяснить, к чему это может привести. Как правило, мы сталкиваемся с адекватными людьми, и они просто удаляют материалы.

- Рецидивов не бывает?

- Один из 100 случаев. Это эффективные меры, и этим нужно заниматься. Да, у нас бывают случаи, когда у человека ну очень много информации противоправного характера, или выясняется, что он состоит в каких-то деструктивных сообществах. В этом случае, конечно, мы информацию передаем в органы. Правда, таких всего 10 % от общего числа выявляемых. Для примера вернемся к нашему Васе. Допустим, мы попытались с ним поговорить – он на контакт не идет. Мы просто отправляем эту информацию в Роскомнадзор, чтобы его страницу заблокировали.

- Роскомнадзор при этом не составляет никаких административных материалов?

- Нет, просто блокируют страницу, и все. Мы не пишем никаких заявлений, работаем через федеральный ресурс – там достаточно внести ссылку.

- В полицию не сообщаете?

- У нас нет такой цели. Наша цель – это профилактика.

- Встречали такие случаи, когда человека действительно привлекали к уголовной ответственности за публикацию?

- В основном речь все же идет об административной ответственности, вот к ней у нас в крае ежегодно привлекают 40-50 человек. Где-то это статистика органов, где-то – наш собственный учет. Но бывают и уголовные дела. Самый известный случай – когда весной задержали студента, сторонника националистической организации, который по заданию куратора из Украины планировал совершить террористический акт. Таких людей мы тоже выявляем. Этот молодой человек арендовал гараж, изготовил там самодельное взрывное устройство, собирался подорвать мечеть. Сейчас его судят.

- Молодые люди, которые работают с вами, занимаются этим на постоянной основе или же эпизодически, когда выдается свободное время? Сколько их?

- У меня есть определенный костяк, который я привлекаю к работе. Это всего пять человек, если считать вместе со мной. Ребята от 25 до 35 лет. Они занимаются мониторингом с домашних компьютеров или смартфонов в свободное от работы время. Еще стараемся следить за появлением экстремистской символики в городе, просим граждан помогать нам с этим – фотографировать и присылать.

- С какими проявлениями экстремизма вы чаще всего сталкиваетесь?

- Чаще всего – материалы националистического характера и реабилитирующие нацизм. Только за ноябрь выявили двух студентов с этим.

- Их страницы тоже просто заблокировали через Роскомнадзор?

- Нет, в этом случае уже будет решаться вопрос о привлечении их к уголовной ответственности.

- Как в целом оцениваете обстановку с экстремизмом в медиапространстве Алтайского края, включая социальные сети и мессенджеры? Барнаул действительно «столица экстремизма»?

- Медиасфера большая, очень много таких сообщений экстремистского толка. Но страницы в соцсетях, на которых они размещены, где-то в 80 % случаев давно заброшены владельцами. Наша проблема – это распространенность таких материалов и сообщений именно среди молодежи. Кроме учебы у них нет других забот, времени свободного много, вот и ищут, чем себя занять. Взрослых среди людей с такими увлечениями лишь единицы. Но в основном все заканчивается простой беседой.

- Так и все же, если сравнивать с другими регионами, у нас обстановка с экстремизмом хуже или лучше?

- У нас «спальный» регион. Если брать статистику именно по преступлениям, то у нас их очень мало. Да и многие из них нельзя считать столь уж серьезными. Например, у нас на границе очень часто у гостей региона изымают запрещенную литературу, которая у них на Родине абсолютно легальна, и о запрете они просто не знали.

В то же время, я часто бываю в Новосибирске, и там скинхеды, не стесняясь, ходят по городу. У нас такого не встретишь. Но у них, в Новосибирске, никто этой темой профилактики экстремизма и не занимается. Их учебные заведения даже меня часто приглашают, я езжу за свой счет туда.

- Вашу деятельность как-то поддерживают власти? Может, вы получаете какие-либо гранты на свою работу с молодежью?

- Эта помощь как бы и есть, ее предлагают, но я в целом этого не очень-то и хочу. У меня есть спонсоры, которые оказывают помощь. С тем же футбольным «Кубком дружбы» – часто идут навстречу, дают возможность безвозмездно взять поле в аренду.

- Что, по вашему мнению, в современной России понимают под экстремизмом? Не слишком ли вольная это трактовка?

- В законе нет четкого понятия экстремизм. Есть федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», в котором просто перечисляют, что приравнивается к экстремизму. Но все же с точки зрения юриспруденции четкого определения экстремизму у нас нет. Это создает дополнительные сложности. Под экстремизм, на самом деле, можно подвести все, что угодно, абсолютно любые действия. Как бы я не был лоялен действующим властям, но текущую политику государства в данном направлении, скорее, оцениваю негативно. Очень много запрещают музыкальных произведений в последнее время. Каких-то музыкантов даже запрещают полностью. Даже с удивлением стал узнавать, что некоторые композиции моих любимых исполнителей тоже стали признавать экстремистскими.

Ну и, конечно же, здесь нельзя не упомянуть статью об оскорблении чувств верующих. Я сам православный, но как юрист считаю, что ее просто не должно быть в нашем законодательстве в отдельном виде. Она может быть подпунктом другой статьи, но не отдельной статьей. Она просто лишняя. Даже если отбросить все эти вопросы, то появляется еще один: где тогда статья за оскорбление чувств неверующих?

- У нас в России много дел по этой статье?

- Да нет, не сильно. На слуху сейчас ситуации, когда блогерам грозит ответственность за непотребные фотографии на фоне храмов. Конечно, некоторые люди просто не понимают, что такие снимки для кого-то могут действительно быть оскорбительными, что храм – это не то место, на фоне которого стоит оголяться на камеру. И тем не менее, в целом с применением этой статьи мы наблюдаем огромные проблемы. Она попросту неэффективна.

- Сейчас активно педалируется тема со скулшутингом, за последние несколько месяцев можно встретить несколько сообщений о том, что здесь, в Алтайском крае, силовики наведывались к молодым людям, которые в соцсетях «анонсировали» террористические акции. Ваш фонд отслеживает такие сообщения?

- Этой темой мы тоже занимаемся, это еще одно наше направление работы. Осенью текущего года, после трагедии в Перми, даже выявили у нас одного учащегося, который в комментариях грозился устроить нечто подобное.

- Стоит ли вообще относиться ко всем таким сообщениям серьезно?

- Конечно. Нужно отслеживать всю подобную информацию. Я согласен с тем, что в подавляющем большинстве случаев речь идет о глупых шутках или же о необдуманных высказываниях из-за обиды. И тем не менее, пусть это была просто шутка – с человеком поговорят и объяснят ему, почему так делать не стоит. Ничего страшного с ним не случится. В то же время, если вернуться к пермскому стрелку. Он ведь там такую «поэму» настрочил, ее столько людей видело. И никто ничего не сообщил. Ну, просто не принято у молодежи сдавать, это для них «зашквар». Но ведь если бы не эта позиция, то трагедию удалось бы предотвратить.

Вообще я сторонник того, чтобы информацию об экстремизме, скулшутинге засекречивать, как и о тех, кто этим занимается. Это хоть как-то решит проблему с подражателями. Но СМИ воспримут такой шаг негативно, решат, что государство что-то скрывает просто «из вредности».

Если вернуться к самому известному случаю – Колумбайну, то выяснится, что известно о нем не так уж и много – в свободном доступе можно найти только самую поверхностную информацию. Все остальное было засекречено до 2027 года. До этого момента мы так и не будем знать достоверно, почему произошла эта трагедия. И это вполне эффективно. Так что я за то, чтобы, как минимум, скрывать персональные данные преступников и их мотивы.

Ну и, конечно же, нужно заниматься профилактикой среди молодежи. Родители постоянно спихивают ответственность на педагогов – якобы, это их забота. Но у учителей на сегодняшний день просто нет ни времени, ни сил на это. Нужна такая система, при которой профилактикой экстремизма среди детей будут заниматься и родители, и педагоги. Ведь все эти наклонности можно выявить еще в зародыше.

- Когда у подростков в соцсетях находят такого рода сообщения, их родители в курсе, о чем пишет их чадо?

- Нет, почти никогда. Родители просто за этим не смотрят. Я часто сталкиваюсь с таким расхожим мнением, что экстремисты и террористы – это люди из неблагополучных семей. Но на практике я наблюдаю иную картину. Если взять наших наиболее известных экстремистов - «Волков Одина» - то их руководитель был из очень благополучной семьи. Тот студент, решившийся на теракт, о котором я говорил - его мать педагог, а отец – военный.

- Как считаете, можно ли приравнивать к экстремизму деятельность так называемых антиваксеров?

- За экстремизм их точно не стоит привлекать, это не он. Людям просто неверно доносят информацию. Это то же самое, что и движение так называемых граждан СССР. Они очень похожи. Я, может, тоже не совсем верю в эффективность этой вакцины, хоть и привился. Я ведь не становлюсь из-за этого экстремистом.

- Так и где, в таком случае, черта, что можно считать экстремизмом, а что нет?

- Экстремистские материалы, как правило, призывают граждан совершать противоправные действия – разрушать, убивать. А здесь мы просто видим, как люди рассказывают о своих убеждениях или заблуждениях.

- В своей работе вы касаетесь темы иноагентов? Следите за соблюдением ими установленных правил?

- Нет, мы ими не занимаемся. Я хорошо общаюсь со многими нашими гражданами, которых признали иноагентами, хорошо их знаю, хорошо к ним отношусь. Я уверен, что это хорошие люди. Я ценю их за дела, и их политическая позиция не играет для меня большой роли. Да и я сам мог в свое время стать иноагентом. Мы ведь занимаемся патриотическим воспитанием в рамках фонда, и общаемся с потомками белой эмиграции. Там есть состоятельные люди, которые выражали готовность нас спонсировать. Но я понимал, что меня в таком случае автоматически признают иноагентом, чего мне очень не хочется.

- Насколько адекватен этот закон об иноагентах? Нужен ли он сейчас?

- В целом и да, и нет. Нужно просто понимать, что эти люди делают. Есть и чересчур радикальные граждане, которые высказываются против власти. Если вспомнить запрещенные организации, связанные с оппозиционером Алексеем Навальным. Как они призывали людей выходить на митинги этой зимой? Я разговаривал с ними, предлагал хотя бы попытаться получить согласие мэрии Барнаула. Они отвечали, будто заранее знают, что им откажут. Напирали на Конституцию, что у граждан есть право свободно собираться. Но только почему-то они забывают, что в той же Конституции есть статья, которая ограничивает наши права. Возвращаясь все к тем же митингам, нельзя не вспомнить, что наши коммунисты примерно в то же время тоже получили отказ на свое уведомление о митинге, но оспорили его в суде и, в итоге, провели свою акцию.

- Но ведь не всегда удается разрешить ситуацию правовыми методами. Например, коммуниста Антона Арцибашева и нацбола Николая Умеренкова привлекли к ответственности даже за одиночные пикеты.

- Я слышал, что их привлекали, да. У нас в законодательстве всегда есть лазейки. Да что скрывать, я сам, занимаясь своей юридической практикой, столкнулся с интересной ситуацией. Было дело как раз по нарушению конституционных прав граждан – у нас там человека депортировали. И в процессе мне судья сказала: «Что вы мне ссылаетесь на Конституцию? У нас ее нет».

- Говоря о реакции граждан на вашу работу – она скорее положительная или отрицательная?

- Помню, к нам в январе приезжали журналисты, мы делали интервью. И в комментариях началось: «Ах, так это вы всех сдаете?». Ну, я привык уже к этому. Люди считают, что мы такие «Павлики Морозовы», что нам лишь бы сдать кого-нибудь, что нам деньги за это платят. Никто нам за это не платит, все это на чистом энтузиазме. На нас даже полицейские обижены, потому что мы им много информации не передаем, решая все на своем уровне.

Когда я один прихожу проводить лекции в образовательных учреждениях, то задаю учащимся вопрос: «Как вы считаете, правильно ли, что за репосты привлекают к ответственности?». 90 % присутствующих считают, что это неправильно. После лекции, когда мы все детально разбираем, то уже почти все говорят, что привлекать обязательно нужно. Я стараюсь показать им, к чему это может привести. У нас государство привлекает к ответственности не потому что Вася или Петя, добавившие к себе на страницу что-то экстремистское, плохие. Они, может, неплохие ребята. Просто музыка нравится или историей увлекаются. Но вот какой-то Коля зайдет к ним на страницу, посмотрит этот материал, и что-то у него в голове переклинит, он пойдет совершать преступления. Вот чтобы такого происходило как можно меньше, государство и привлекает.

- Люди в Алтайском крае понимают, что такое экстремизм, и за чем может последовать ответственность — административная или уголовная?

- У большинства есть это понимание. Но среди молодежи встречаются и такие, кто не понимает ничего. Некоторые на вопрос, что такое экстремизм, даже могут ответить, что это что-то связанное с экстремальными видами спорта. Здесь просто нужно проводить больше бесед. И я сторонник того, чтобы этим занимались именно общественники, а не, скажем, оперативники. Потому что у полиции часто позиция чересчур жесткая в этом вопросе. Мы же стараемся найти общий язык, построить разговор на равных.

- Ваша деятельность ограничивается одним только фондом?

- Я еще состою в нашей барнаульской народной дружине. Я там возглавляю отряд по направлению кибердружины. Это нужная организация, но есть некоторые вопросы в части ее взаимодействия с полицией. Некоторые правоохранители не в восторге от самой идеи этого взаимодействия, стараются игнорировать организацию и не идут на контакт.